Когда смерть – копейка… - Александр ВИН

Продолжая глядеть на Глеба блестящими от слёз глазами, Серов покорно кивнул.

– Лады. Тогда я потопал.

– Давай провожу тебя до ворот-то… У меня же керосинка здесь есть, посвечу под ноги, тёмно ведь уже.

– Не надо, обойдусь. Собак у вас тут на ночь в свободный поиск не выпускают?

– Да не, не выпускают.… У нас на дачах-то дежурит один омоновец, с доберманом, подрабатывает иногда, но он только во вторник будет. А сегодня нет, сегодня сторож без собак. Ну, прощай…

Безразлично и невнимательно перешагивая через блестевшие лужи, капитан Глеб Никитин зябко сжимал кулаки в карманах. Вспоминалась так и не выпитая водка на грязном столе.

«Так и есть! Ты промедлил, светло-серый…».

Звонок мобильника застал Глеба уже за воротами дачного общества, на остановке, где он минут пятнадцать с поднятой рукой жмурился на яркий свет фар и уворачивался от брызг пролетавших мимо него по окружной дороге грузовиков.

– Алло… Кто? Галина? А, ну да, узнал, конечно. Что? Какая машина? Сбила машина? Кого? Марека?! Где? Нет, где он сейчас? Дома? Хорошо. Нормально, говорю. Давайте завтра, в гостинице. Да, у меня в гостинице. Часов в одиннадцать вам удобно будет? До завтра. До свидания.

Капитан Глеб невольно отшатнулся, когда около него притормозила фиолетовая «девятка».

– Куда тебе, парень?

Ожидание

…Долгожданная громкая музыка, одновременно грохочут медные трубы и пищат маленькие скрипки…, много света вверху и вокруг, скрип паркета под шагами крупных мужчин, тонкий стук каблучков изящных женщин, разноцветные блики бриллиантовых украшений переливаются по близким блестящим колоннам… Странные почтительные слова, медленные поклоны и твёрдые руки.

Пробел. Промежуток без слов и событий. Мокрая улица, сильный дождь, глухие, чужие выстрелы. Кто-то пробежал рядом, визг машины на повороте… Всё это вдали, смутно и ненужно… Потом подробности – кожаная сумка в кустах – деньги, много денег, ровные пачки долларов. Сколько же в такой сумке может быть денег?! Миллион долларов? Нет, лучше два! Пусть будет ровно два миллиона четыреста тысяч… А сколько это всё весит? Килограммов двадцать, тридцать… Ничего, пусть так… Не очень тяжело… Как унести, где спрятать…? Лучше в лесу…, дома не надо. Хорошо, что под руками есть большой прочный пакет, – часть денег переложить в него, никто из прохожих не запомнит – без сумки ведь, вроде как с цветным пакетом, за продуктами…, за остальными деньгами нужно будет приехать потом… Нет, потом их брать опасно – могут выставить засаду. Унести сразу… Ничего, и не очень-то и тяжело, вроде бы и не тридцать, а всего двадцать, от силы двадцать два килограмма… Да и пакет должен выдержать, с ручками… Вы-ы-держит! Так, а сколько пачек-то всего?! Если конкретно пересчитывать…, нет, не здесь, здесь могут заметить, быстрее унести домой, никто не должен…, там пересчитать…, потом упаковать плотно – и в лес. Не всё, конечно, часть оставить, менять понемногу на рубли в мелких уличных конторках… Опасно – могут быть меченые или переписанные номера. Выследят… Изредка ездить в Москву, там обменивать… Какой размер пачек-то? Сантиметров двенадцать? За один раз можно будет безопасно взять…

И утром опять снились деньги. Если бы это всё получилось – можно было бы сделать такое…! Деньги, большие деньги, настоящие деньги, а не эти медяки…

Внизу, глубоко, блестит золото… Тяжело, много не поднять, не хватает воздуха, сзади, из-за плеча подплывает страшная черная рыба…

Суббота. Поздний вечер.

Улица Фурманова, дом 11а

– Борщ будешь? Я поставлю, подогреется быстро… Майонез-то, представляешь, как подорожал в последнее время, масло растительное тоже вон куда попёрло?!

Маленькая кудрявая старушка мягко и неслышно протопала мягкими вязаными тапочками по чистеньким половичкам в кухню, почти сразу же выглянула из-за неприкрытой двери весёлым личиком.

– Откуда ты, милый мой, такой изгвазданный-то появился?

Действительно, кроссовки Глеба, все в подсохших кляксах садоводческой грязи и городских луж, уж очень сильно и заметно нарушали аккуратное пространство крохотной прихожей.

– С задания. С боевого подвига.

– Вона чего! Когда приехал, говорил ведь, что на диване нынче все дни лежать будешь, да за пескарями поедешь на Бузянку, а сам-то по ночам не пойми чем занимаешься. Подвиги он двигает…

Старушка иронически удивилась.

– Мам, ты только не переживай.

– А чего переживать-то! Живой, не выпивши, – и то ведь хорошо. Давай ванну наберу, погреешься, или как? Рубашку снимай, простирну тоже, чтобы второй-то день не носить…

– Мам, брось! Не надо ничего мне стирать! Я в гостинице отдам в прачечную, так удобней.

– Ну вот, удумал ещё! Удобней! Нешто там чужие-то люди хорошо сделают?! Рукава-то все растреплют, а ворот таким же грязным, непростиранным и останется! И носки снимай, давай, быстро…

Силу и волю у человека отнимают в большей степени не холод, не голод и не страшные лишения, а то, когда вокруг него всё долгожданно становится мягким, тёплым и чистым.

Капитан Глеб, посмеиваясь, сдался без особых встречных условий, быстренько нырнул в старый спортивный костюм, который матушка сохраняла к его приездам чистым и глаженым уже долгие годы, и босиком прошлёпал в ванную.

Через дверь донеслось опять ласково:

– Коврик положи под ноги-то, чтобы не холодно было на пол мокрому вставать… Селёдочки-то тебе почистить? У меня картошка ещё с обеда осталась.

– Согласен.

Горячая вода была действительно хороша. Но ванна, их чудесная домашняя ванна, когда-то в детстве просторная, как океан, опять оказалась маленькой… Пришлось в истоме плавно согнуть ноги в коленках.

Стукоток ножей и вилок на кухне был мил и неспешен. Там же ещё бормотало местным негромким голосом радио.

Зная, что нет рядом никаких забот и неприятностей, Глеб уснул.

И пробуждение его было таким же плавным и несерьёзным.

– Эй, мореходец! Жив ли ты там?! Не потонул?

– Не, мам, у тебя здесь погибнуть никак нельзя! Глубины не те.

– Выходи, выходи, давай! Дограбился ведь до воды-то как! Почти час уж как без ответа бултыхаешься! Хватит. Давай быстро за стол, остывает уже всё!

Тридцатилетние табуреточки поскрипывали, знакомый рисунок потёртых фаянсовых тарелок обещал привычные вкусы и запахи.

– Селедочки сейчас тебе положить?

– Мам, давай-ка я лучше начну с борща.

Старушка села напротив и, опять просияв тихой усталой улыбкой, поставила бледные руки под своё морщинистое лицо.

– Кушай, кушай…

Здесь не нужно было что-то изображать или притворяться. Глеб просто сильно и вкусно ел.

– Похоронили-то они Маришку где?

И траур в эти минуты был тоже неуместен. Прожевав, Глеб нахмурился, желая быть точным.

– Не знаю, мам, позабыл уже здесь многое… Виталик говорит, что на каком-то новом кладбище, в Покровах, вроде. Про остальное не знаю.

Совсем было пригорюнившись к началу их печального разговора, матушка вдруг легко взмахнула ладошкой.

– Дак это же хорошо! В Покровах-то и храм от новых-то могилок недалеко, видно его через березки, и от дороги совсем рядом, идти-то если. Автобус туда тоже хорошо ездит, утром и вечером по два раза. В прошлый-то раз, когда дядьку Васю Сизова хоронили, там глины по осени было много, с ближнего-то краю, а сейчас уже, небось, песку всё больше на могилках-то, если к деревьям будут дальше копать… А кто на сороковинах-то у них был?

– Много людей. Знакомых человек пять, шесть.

– Ну и ладно.

Железный чайник потихоньку начинал бренчать на близкой электрической плите тонкой помятой крышкой. Глеб ждал ещё вопросов. Чудесная и долгая ванна помогла сосредоточиться, как всегда. Он уже знал, что будет отвечать. Лгать матушке было неправильным, да и не хотелось.

– Что-то там, у ребят-то твоих, не ладится, что ли, если ты переживаешь так сильно?

– Да, мам, нехорошая история произошла. Вдобавок и у Назарова с женой немного не так получается, и Жанна никак в себя после всего этого не придёт… Ещё и Марек интересную супругу себе выбрал.

– Ты бы лучше сначала со своей семейной жизнью разобрался… – Матушка поднялась переставить тарелки. Горячую мисочку с отварной картошкой и намасленную селёдку поставила только перед ним. – Решил бы сначала свои непонятности, а потом бы уж и чужим людям помогать бросался. Чего ты к ним встреваешь-то? Сами бы меж собой понемногу и разобрались, небось не маленькие… А что, если не получится у тебя помочь-то им?

– Очень хочу, мама, чтобы получилось. Очень.

Всё шло по плану. Всё было вкусно и знакомо. Глеб улыбался про себя, чувствуя лёгкость и силу в чистом и тёплом теле. Матушка, шурша вязаными тапочками и не особо вглядываясь в его лицо, взялась наливать себе чай.